Лучший клоун эпохи, гениальный режиссер, а теперь еще и руководитель цирка – о том, когда и как нужно работать, о творческих планах и своем рецепте счастья.
Скажите, вам, человеку с мировой славой, востребованному и загруженному, зачем вам Петербургский цирк?
Я люблю делать невозможное. И цирк – это еще одно невозможное дело, которое хотелось бы сделать красиво.
Цирк на Фонтанке сейчас закрылся на реконструкцию. Какие проекты вы осуществляете сейчас?
Формула, по которой мы начали сейчас работать, – это Дирекция новых программ со множеством направлений. Первое – театры и цирк. Крупнейшее из предстоящих мероприятий – II Международный культурный форум. Кроме того, стартует спектакль, который называется «Чу».
Это продолжение нашумевших в 1980-е «Чурдаков»?
Да, он продолжает тему, которую мы сделали 30 лет назад. На берегу реки Чу – реки времени, реки жизни – продолжается старая история клоунов, выброшенных из жизни и живущих среди выброшенных вещей на чердаке. Клоуны на пенсии, но все равно продолжают каждый вечер в 7 часов играть в спектакль, хотя нет ни одного зрителя. И при этом счастливы, потому что суть человека заключена в нем самом, а не в том, что его окружает. И как бы окружение ни формировало человека, все равно его внутренний стержень и создает его жизнь, а не наоборот.
Этот спектакль – как антитеза Беккету?
Я всегда тяну за две ниточки. Если беру эпическое, то рядом обязательно возникает интимное, тонкое. Я довожу спектакль до состояния трагического, но не могу на этом его завершить. Я сделал несколько спектаклей, как бы полемизируя с Беккетом. Хочу доказать, что абсурдность, безвыходность вовсе не определяют нашу жизнь. Они существуют, но не могут быть основой жизни. Человек всегда борется с абсурдностью бытия. Как и мои персонажи, я не собираюсь жить по законам абсурдизма, я буду жить как хочу. Хорошо может быть всегда – и сегодня, и завтра. И вчера было хорошо. Для меня сейчас все более глубоко и осознанно, чем было раньше. Раньше я интуитивно шел, из меня перло – и это все я выбросил, а то, что я за эти годы прожил, я пытаюсь языком клоунады высказать через этот спектакль.
Чердак, старые вещи – здесь наверняка живет тайна…
Тайна присутствует во всех моих спектаклях. И пока она присутствует, я люблю спектакли. Нельзя все упрощать до уровня бытового существования.
На какой возраст рассчитан «Чу»?
Боюсь, что 20+ или 50+… Не потому, что там сексуальные сцены, а потому что, когда зритель одного возраста – для него легче играть, отдавая все ему, а когда разные возрасты, приходится расширять свою палитру, а значит, утолщать свою глубину. Поэтому, чем точнее зритель, тем тоньше я могу работать. На первом этапе делаем 12+, а потом, если места в зале будут появляться, тогда и детям повезет.
Вы ко всем своим спектаклям подходите с этой точки зрения?
Мои спектакли многоуровневые, и если первый-второй уровень понятны детям, то дальше у них начинаются сложности с восприятием, ребенок чувствует, что это – не его. Я – представитель детей в мире взрослых, я – шпион. Но я стараюсь детей на свои спектакли не пускать. Нельзя одновременно играть для детей и для взрослых. И я давно уже решил: дети и так счастливы, помогу несчастным.
А как вам удается заставить себя зажечься к каждому спектаклю?
Артисту приходится решать такие кроссворды бесконечно. То чувством, то случайностью, то напором. Нужно постоянно иметь и искать какое-то бесконечное количество отмычек от себя же, которые все время теряются или перестают работать.
А как же обязательства?
Не делайте себе плана, и он вас не задушит. Я живу, как я живу. Не будет спектакля – и не будет, ничего страшного. Это же не значит, что я не хочу работать. Возможно, он постучится через 20 лет и скажет: «Я готов». Я не должен сделать спектакль – я ХОЧУ его сделать. Это разные вещи. Много лишнего исчезает само собой, когда делаешь спектакль «от естества», а не потому, что надо. Я никогда не беру на себя обязательств, и поэтому у меня нет стресса, надо мной не висит этот дамоклов меч. И я каждый день бегу на спектакль, как на любовное свидание.
Как добиться такого состояния?
Не работай больше, чем хочешь. Хочешь работать – иди работай, не хочешь – пойди посиди. Я не делаю более трех спектаклей для одного актера, я не делаю туры более чем на три недели. У меня внутри труппы – три труппы, чтобы можно было постоянно менять роли. Иногда я раздаю роли – кто кого в этот раз будет играть – за 15 минут до спектакля. Я все время обновляю актерский состав: нам нужна «живая кровь», нужно, чтобы мы друг друга вдохновляли, провоцировали. И я стараюсь, чтобы актеры были разные, и иногда возьму одного, а потом под него добавляю других.
Работает ли созданная вами «Академия дураков»?
Московское отделение очень хорошо работает, а питерское немного затихло. Поэтому питерское заседание «Академии дураков» проведем также во время Форума. Сейчас накопилась куча кандидатов со своими диссертациями, поэтому также в начале декабря будут защищаться на академиков несколько человек. У нас уже число дураков за сотню перевалило, международных. И последняя защита была блестящая. Тема – «Одиночество непарного носка в истории культуры». И доказано было так блестяще, что единогласно приняли.
Как попасть в «Академию дураков»?
Нужно, чтобы люди сказали в один голос: «Вот дурак настоящий».
А клоуны? Каким нужно быть, чтобы стать клоуном?
Нужно быть клоуном. Нельзя научиться или выбрать для себя профессию клоуна. Через какое-то время ты можешь стать лучше, научиться большему, но только если ты изначально клоун, потому что ты или клоун, или не клоун. Клоунада – это чувство абсолютной свободы, а все остальное – повод, чтобы встретиться с публикой.
Новое шапито, для которого вы ищете место, – это прибежище для циркового искусства?
То, что мы сейчас хотим построить, – это дом для всех искусств, которые могли бы помочь цирку стать другим. Это шапито-лаборатория, где другие виды искусства, соединяясь с искусством цирка, дают ему возможность развиваться. Я хочу собрать все творческое живое начало в этом городе в одном месте, где был бы творческий клуб. И в этом зимнем шапито, примерно на 500 мест, будут разные возможности: там есть арена, есть сцена, есть сцена-арена, есть бальный зал. То есть одно пространство будем менять в зависимости от того, что мы показываем.
Почему выбран именно формат шапито?
Шапито – это идея возрождения питерского балагана, который всегда пускал пыль в глаза, и в этом его предназначение: сзади фанерка, а спереди – золото. Это принцип цыган и циркачей. Это не высокое искусство, это наше домашнее живучее племя уличных бездомных, оно всегда создает мишуру. Здесь нет гармонии, здесь все чрезмерно. Пыль в глаза тоже чрезмерной должна быть, и она будет меняться, как меняют штаны или рубаху. Сегодня я такой, завтра другой.
Вы поддерживаете тезис, что наш старый русский цирк был лучше всех?
Стопроцентно. Лучшие цирки в мире были китайские и русские. Они добивались таких высот в мастерстве, что ни один цирк мира не мог даже близко стоять. Но у них произошла потеря поэзии за счет отточенности мастерства. Именно поэтому мы пытаемся вернуть поэзию. Не надо пять сальто делать там, где достаточно одного. Атмосфера, сосуществование с публикой намного важнее, чем поразить и удивить тем, что ты самый-самый.
Вы много лет работали за границей. Как работается в России сегодня?
Все достаточно сложно. В России девяносто процентов моей энергии уходит почему-то на ерунду и только десять — на творчество. Поэтому я в свое время решил: я дам в десять раз больше России, если буду привозить туда спектакли, сделанные за рубежом. Потому что я их привезу десять. Если же я буду работать в России, то рожу один спектакль за десять лет. И сейчас, когда я вернулся и принял цирк, я понимаю, что столько сил, сколько я приложил за эти месяцы, – я бы построил целый город. Без отпусков, выходных, 20 часов в сутки… И ты видишь, что все двигается крайне медленно. Когда я делал в России частные театры, у меня все было очень быстро. Да, там были частные деньги, но мне денег особо не надо, мне нужны решения. Я надеюсь, что все получится. Но если ситуация окажется такой, что даже с моей силой эти стены невозможно будет поломать, значит, я буду ждать нового десятилетия, когда, может быть, поменяется что-то, и я опять должен буду прийти. Но я надеюсь, что это все-таки случится в этот раз.
Вас иногда встречают на Фонтанке, на Невском. Вы просто гуляете?
Обязательно, конечно, я пешком хожу все время. Стараюсь ходить через парки. Если я иду на работу – через парк. Если я нахожусь на работе – даже работой ее назвать нельзя, потому что мы такие две комнаты сделали – вы там петь захотите! Это реальные гармоничные пространства.
Какие мелочи имеют значение в жизни творческого человека?
Не знаю… Это очень тонкий вопрос. Все состоит из мелочей – таких прекрасных, удивительных, когда заполняешь ими пространство, они между собой соединяются. Это все необъяснимо, бесконечно. Чу! Мелочи! (улыбается).
Можете подсказать, как понять в отношении профессии, что ты идешь правильной дорогой?
Очень просто. Удовольствие получаешь или нет. Если ты на своем пути, то ты должен хоть чуть-чуть удовольствия получить.
Нужно прислушиваться к окружающим?
Я всегда все слушаю, все обдумываю, и если что-то задело – оставляю, остальное выбрасываю.
Какие у вас есть увлечения, помимо творческих проектов?
У меня шикарная библиотека, много альбомов по искусству. Очень люблю Брейгеля, Босха, Фриду Кало, символистов, сюрреалистов, наивное искусство. Когда уехал из России, то стал больше любить визуальные образы, отдавая им предпочтение перед актерским, игровым началом. Все больше ухожу к живописности, потому что считаю: XXI век переходит к визуальному способу общения.
От политики вы далеки?
Совершенно не интересуюсь. И кризис меня не интересует совершенно. У меня есть кибитка, приглашу друзей, посажу себе две капусты, чего мне еще надо. Люди, которым нужно что-то сверхобычное, уж не знаю зачем, имеют кризис. Что искали – то получили.
Вы в прекрасной физической форме. Как ее поддерживаете?
Никак не поддерживаю. Радуюсь жизни и часто выхожу на сцену.
Клоуны вообще счастливые люди?
Клоун – это тот, кто отдает любовь, кто ждет любовь со стороны. Это обмен любовью. Сколько во мне есть восхищения людьми, я выхожу на сцену и все это разбрасываю. В конце спектакля все собираю, опять накапливаю, и так далее. Это хорошая профессия – каждый вечер видеть счастливые лица.
Я счастливый человек по сути. Я знаю, зачем люди ко мне должны приходить – взять у меня секрет счастья.
