Легендарный президент ГМИИ им. А.С. Пушкина рассказала журналу Chief Time о том, почему руководитель не может быть снисходительным, каким бывает подлинное счастье и где искать молекулы лидерства.
С Ириной Александровной нас разделяет широкий стол, на котором в безупречном порядке разложены стопки документов и книг. Других преград, реальных или символических, пожалуй, нет. И беседа оказывается удивительно комфортной.
ВАЖНО И НУЖНО
Как бы вы определили: что такое управление?
Я для себя никогда так специально не определяла. Думаю, что все-таки сами по себе принципы управления во многом зависят от характера того учреждения, в котором кто-то управляет. Управление предполагает выход на людей, с которыми нужно работать. И на определенные права, которые имеют управленцы.
Музей принадлежит к организмам, где управленческие функции и вся его деятельность необыкновенно ответственны, потому что здесь сосредоточены художественные ценности и культурное богатство всей страны. Это колоссальная степень ответственности. Проблема заключается в большом разрыве между ответственностью,
обязанностями и финансовым вознаграждением. Этим, в частности, определяются конкретные люди, которые оседают в музеях. Среди них две категории: те, для кого музей – больше чем профессия или место работы; и те, кто не нашел себе применения в других местах. Вторые остаются иногда на всю жизнь – просто их некем заменить.
Так вот, с каждым из сотрудников нужно выстроить правильные отношения. Я была директором с 52 года и знаю, что на меня не было написано ни одной жалобы. Это показательно. Видимо, найден подход к разным людям. Здесь невозможно высокомерие по отношению к тем, кто, допустим, не знает, что такое голландская живопись. Снисхождение тоже не работает. Но это и не панибратство. Скорее, какая-то тотальность, которая не исключает требовательности… За единовластие цена большая. Нужно держать баланс и подтверждать свое право тем, что действительно достигается. хотя руководитель может ошибаться и ошибается обязательно. Управление – это работа специальная, если говорить в идеале, да?
А где вы берете силы на колоссальную меру ответственности?
Я скажу так, без всяких громких слов: я люблю свою работу, люблю музей. Я уже давно понимаю, что это моя жизнь, она так осуществляется, в этой форме. Мне кажется, главное – увлеченность делом. И конечно, надо опыт использовать, аккумулировать. Знаете, меня поражают наши сотрудники, прямым текстом говорю: многие из них ездят за рубеж, и практически никто не привозит опыт. Это очень грустно для меня. Но здесь уже другой вопрос, в последнее время поменялся состав музея. Ушло поколение таких аксакалов, которые знали, понимали, делали хорошую работу.
Иногда даже вопреки системе?
Разумеется. Мы первыми исполнили (не знаю, как на это решились) «Всенощную» Рахманинова в музее. Потом был звонок от замминистра культуры по музыке: «правда, что у вас играли “Всенощную”, Ирина Александровна?». Я говорю: «Правда. А что?». он: «Все-таки эту музыку не играют в консерваториях». потом был такой же звонок по поводу Стравинского, Мессиана. «А вы знаете, что его не играют по соображениям…». Я сказала: «Я не знаю, что его не играют». А мне в ответ: «Ирина Александровна, раз уж вы взялись за музыку, стоило бы вам знать, что его не играют». Вот так вот.
На что вы опираетесь, когда принимаете сложные решения?
На принципиальные соображения – что это нужно. Если я уверена, что это важно и нужно.
Важно и нужно – для кого?
Для дома, в котором я работаю. «Всенощную» Рахманинова можно и не играть, от этого ничего не разрушится. Можно сыграть что-то другое, уж если хочется. Но есть вещи действительно важные – например, были моменты, когда я приходила с заявлением об уходе: если мне не разрешат – я уйду.
СТРАДАНИЕ И СЧАСТЬЕ
В этот момент Ирине Александровне напоминают, что в 12.30 она должна позвонить в Дрезден. Антонова извиняется за паузу в интервью, берет трубку и на свободном немецком общается с собеседником. Язык она освоила в Германии, где жила с родителями с 1929 по 1933 год.
Что вам кажется правильным вкладывать в детей?
Это большой вопрос, начиная с физического здоровья. Кстати говоря, в детстве я была очень спортивной. Практически каждый день плавала в бассейне, занималась гимнастикой на брусьях, бегала, прыгала. Ребенку необходимо спортивное воспитание. А потом – его надо духовно развивать, но в правильном направлении. Знать, какие книги ему полезно дать, обязательно слушать с ним музыку, в музеи ходить. Кто-то лучше слышит, кто-то лучше видит. Вообще, надо ребенком заниматься, все время с ним работать и учить его жить среди себе подобных. Детская душевная тонкость основана на сочувствии, поэтому важно иметь зверей в доме, не отказываться взять собаку или кошку. Они помогают воспитывать добрых людей.
Что вас вдохновляет на работу?
Я думаю, прежде всего то, что я чувствую, как она нужна. Даже необходима. Мне кажется, сейчас культура пока еще идет к тому, чтобы занять очень важное место в жизни, в привязанностях, в интересах людей. Обращение к искусству очень важно и нужно. Многие глобальные вопросы существования жизни страны, отдельной личности воспринимаются, в частности, через примеры из прошлого и из настоящего. Это один из каналов, один из путей к душе, сердцу, в общем, к неосязаемым элементам человеческого существования.
Зачем это нужно?
Все-таки человек рождается не только для того, чтобы рождать себе подобных и добывать пропитание, но чтобы получать счастье и радость от жизни. Я считаю, что подлинное настоящее общение с высоким искусством, высокими примерами в любых областях – это величайшее счастье, которое может получить человек. Родившись, он обязательно должен страдать – это неизбежно, кроме того, может быть, даже полезно: надо знать разные стороны жизни. Но он должен обязательно получать свою часть счастья. Я глубоко убеждена, что счастье, основанное только на благополучии, – не совсем то. Подлинное счастье испытываешь сердцем, душой.
А вы свое счастье в чем получаете?
Я очень счастлива в общении с искусством. С музыкой – величайшие восторги, переживания, которыми живешь не один день. Книга, поэзия, пластические искусства – невероятный подъем духа и желание дальше жить, работать, действовать. Эти источники очень важны, они остаются с вами. Но надо уметь к ним припадать. А вот это довольно-таки трудно, если вы сами не умеете, то хорошо, когда вы находите ведущих к ним, тех, кто помогает в приобщении.
Чтобы получать счастье от соприкосновения с высоким искусством, можно просто приходить в музей. Но почему-то вы выбрали – руководить музеем.
Я не выбрала. Я 16 лет работала в музее до того, как мне предложили стать директором. Водила экскурсии, в 1945 году выносила ведра с водой, когда заливало отсутствующую крышу на чердаке. Хранила, читала лекции, тала с детьми. Прошла через все виды работы в музее. Так что я не пришла сюда работать директором. А когда мне предложил уходивший директор, у меня не было никакой административной должности. И я спросила: «Как я могу? Я же этим никогда не занималась! Профессор Виппер, замдиректора по науке, потрясающий ученый; или главный хранитель – что, я буду над ними директором?». Я пошла к этим людям: «Вы слышали о таком предложении?» – «Да, мы слышали, мы поддерживаем». И все-таки я продолжала колебаться. И один умный человек мне сказал: ты же любишь такую работу, по-новому организовывать, переделывать экспозицию. У тебя есть это качество. Он сказал дивную фразу, которая придала мне решимости: «Слушай, если у тебя не получится, старшим-то научным всегда возьмут назад». И знаете, простая фраза – она вдруг меня воодушевила. Наивность, конечно.
Вы сказали, что обязательно нужно страдать, и иногда даже очень полезно. Почему?
Полезно, а иначе не поймешь очень многого в жизни. Не специально так: «я пойду – поищу, где бы мне пострадать», этого я не говорю. Но человеку бывает очень невредно,
в меру, конечно, но понимать, что такое страдание. Не думаю, что я – самонадеянный человек, но у меня есть своя шкала добра и зла. И мне не нужны дополнительные стимулы, импульсы, вливания, чтобы прийти к выводам. Очень важно в детей вкладывать это на заре.
ЖЕЛАНИЕ И СПОСОБНОСТИ
Как вы думаете, зачем нужны предприниматели?
Я думаю, что они – локомотивы развития общества, потому что действительно есть люди, в которых заложены молекулы или даже гранулы лидерства. Лидерство не в том, что «я – лучше остальных», а в том, что кто-то ведет вперед. Накапливается много материала – нужно выйти на следующий уровень, и тут появляются люди,
Что заставляет лидеров прорываться и вести за собой?
Мы говорим сейчас о настоящих лидерах, а не о лидерстве ради выпячивания своей личности. Я думаю, что это люди, которые получают радость и счастье от реализации каких-то замыслов и планов. Лидеры, как правило, работают на результат. Важны их энергия и внутренний посыл. Не люблю людей, у которых внутри «морковный кофе». Мне это несимпатично. Мне нравятся люди, которые влекомы своими представлениями, желаниями. В том числе, я считаю, что бизнесмены и руководители должны испытытывать подлинный интерес к тому, чем они занимаются, будь то металлургия или банковское дело. Наверное, в процессе появляются другие стимулы, но все-таки должны быть главные стимулы – для чего они работают, что они видят. Стимулы высокого класса.
Как вы определяете для себя, с кем можно вести дело, а с кем – нет?
В моем положении надо со всеми иметь дело. Но, конечно, я не выношу двуличия, предательства. По возможности надо стараться быть элементарно порядочным человеком. У кого нет ошибок? Кто не ошибался и потом себя не грыз? пока я никого с нимбом не замечала.